И приехал на Сауз-Коаст-Плаза.

Я припарковал машину у «Зирса» и прошел к главному входу. После влажной жары снаружи прохлада кондиционеров была приятна.

Хотя и были предрождественские дни, людей было не так много, как должно бы. На стоянке было тесно, но внутри почему-то людно не было.

Из динамиков доносились рождественские гимны, витрины были уставлены фигурками эльфов, игрушечными санками и ватным снегом. Перед «Нордстромом» стояла большая рождественская елка, увешанная гирляндами и всеми возможными украшениями. Рождественские дни всегда были для меня самыми любимыми в году. Я всегда ждал их прихода, мне нравилось в них все – от настроения до праздничных фантазий Санта-Клауса, которые придавали светское лицо этому религиозному событию. Но в этом году у меня не было ощущения Рождества. Мне некому было покупать подарки, и сам я подарков тоже не ждал. В прошлом году мы с Джейн почти все свободное время ноября и декабря провели за покупкой подарков, планируя, как будем праздновать, радуясь друг другу и грядущему празднику. В этом году я был один и одинок, без планов и целей.

Я остановился рядом с елкой и стал смотреть на лица прохожих, но даже мое явное и неприкрытое глазение не привлекало внимания людей. Вообще-то женщины и дети в магазине должны были обратить на меня внимание. Владельцы должны были поглядывать на меня с подозрением. Даже на пике панковского движения такой попугайски разряженный тип с «ирокезом» был бы весьма необычным на Сауз-Коаст-Плаза, а этот пик давно миновал. Человек вроде меня не мог не привлечь к себе внимания.

Но я, конечно, не привлекал. Но не все меня не замечали. Возле скамеечки между книжной лавкой «Риццоли» и рестораном «Гарден бистро» стоял человек с острым взглядом, на несколько лет меня старше, и он смотрел внимательно, отмечая каждое мое движение. Поначалу я его не заметил, но краем глаза видел, как он там стоит неподвижно, и у меня стало возникать неприятное чувство, что за мной наблюдают, следят. Тогда я небрежно перевел взгляд налево, на этого человека, и встретил его взгляд. Он тут же отвел глаза, притворяясь, что читает меню «Гарден бистро». Теперь наступила моя очередь его рассматривать. Он был высоким и тощим, с короткими черными волосами, подчеркивавшими твёрдую и холодную суровость его лица. Он стоял чопорно, можно сказать, в царственной позе, но было в нем что-то неуловимо плебейское.

Я подумал, почему он на меня смотрит и как вообще меня заметил, и я направился к нему, собираясь задать этот вопрос, но тут он протолкнулся через небольшую кучку народа и стал подниматься на второй этаж, и я знал, что мне его уже не догнать. И я просто смотрел, как он спешит по лестнице.

Странно. Я этого человека никогда в жизни не видел. Зачем он на меня смотрел? И почему с таким виноватым и подозрительным видом смылся, когда я перехватил его взгляд? Может быть, его заинтересовала моя одежда и прическа – вполне логичное предположение. Почему же тогда меня больше никто не заметил?

Я смотрел на верхнюю ступеньку, где этот человек мелькнул в последний раз. Может быть, ничего и не было, а мне все это померещилось; просто гипертрофированная реакция на то, что кто-то в самом деле меня увидел.

Но мне было почему-то не по себе.

В торговых рядах я проторчал целый день. Идти мне было некуда, делать нечего, кататься вокруг мне не хотелось и уж точно не хотелось ехать домой. И я бродил из магазина в магазин, купил себе чего-то на ленч, почитал пару журналов у киоска, посмотрел компакт-диски в «Мьюзик плас».

К концу дня я уже собрался было уходить, посмотрев все, что я хотел посмотреть, когда случайно оглянулся.

И тот же человек с острым взглядом глядел на меня в просвет между стойками.

Это не было простое совпадение.

Наши глаза встретились, и я ощутил, как по спине у меня пробежал холодок. Человек отвернулся и быстро пошел по проходу к выходу из магазина. Я за ним, но пока я добрался до выхода, он уже растворился в толпе, в потоке покупателей, дефилирующих с покупками мимо лавок.

Я хотел его остановить, но что я мог сделать? Побежать за ним? Позвать?

Минуту я стоял неподвижно, глядя, как он отчаянно от меня убегает, и вспоминая, как мне стало страшно от взгляда в его жесткие, холодные глаза.

Но с чего бы мне его бояться, когда он явно сам боится меня?

Но если он так меня боится, зачем он за мной крался?

Крался.

Почему я выбрал именно это слово?

Я пошел дальше. Что-то в этом человеке казалось мне подсознательно знакомым. Что-то почтя, но не совсем узнаваемое было в чертах его лица, чего я не заметил, пока не увидел его вблизи, и это меня беспокоило и тревожило весь путь до машины на стоянке и всю дорогу домой.

Глава 16

Я ожидал, что меня спросят, где я был, и я приготовил историю для оправдания своего отсутствия. Но она не понадобилась. Никто не спросил меня насчет внезапного выходного. Даже когда я сказал Дэвиду, что сегодня мне намного лучше, он посмотрел на меня удивленно:

– А ты что, болел?

– Меня же вчера не было.

– Надо же. А я и не заметил.

Стюарт, может, и не заметил, что меня вчера не было, но он заметил, что я не выдержал указанный им срок, и вызвал меня к себе на ковер вскоре после ленча.

– Джонс? – начал он, глядя на меня из-за своего стола. – Вы не выполнили очень важную работу, которую вам поручили, имея более чем достаточный срок.

Достаточный срок? Я посмотрел на него в упор. Мы оба знали, что он врет.

– Это будет отмечено в вашей аттестации по итогам первого полугодия вашей работы.

Я собрался с духом:

– Зачем вы это делаете?

Он посмотрел на меня невинным взглядом:

– Что делаю? Настаиваю на соблюдении правил отдела.

– Вы знаете, что я имею в виду.

– В самом деле?

Я поймал его взгляд.

– Вы против меня что-то имеете?

Он улыбнулся этой наглой улыбкой спортсмена-отличника.

– Да, – признал он. – Имею.

– Что?

– Вы мне не нравитесь, Джонс. С самого начала. Вы – воплощение всего, что я презираю.

– Но почему?

– А это важно?

– Для меня – важно.

– Значит, неважно. Займитесь делом, Джонс. Я очень недоволен вашей работой. И мистер Бэнкс – тоже. Недовольны все.

«Ну и хрен тебе на рыло», – хотел я сказать. Но лишь выразил это глазами, повернулся и ушел.

* * *

Я Незаметный, потому что средний. Это казалось самым логичным, самым разумным допущением. Созревший в конце двадцатого века, я был продуктом массмедийного культурного стандарта, мои мысли, вкусы и чувства сформировались и определились теми же влияниями, которым подвергались все люди моего поколения.

Но я в это не верил.

Во-первых, я не был полностью средним. Будь оно так, будь все так последовательно, мое существование было бы понятным и предсказуемым. А в этой теории были зияющие несовпадения. Пусть мои телевизионные вкусы точно соответствовали рейтингу по Нильсену, и в газете передачи шли в том же порядке, что я предпочитал, но зато мой выбор книг был куда как далек от общепринятого.

Но тут опять: хоть мои литературные вкусы отличаются от вкусов публики вообще, они, быть может, в точности средние по группе белых мужчин моего социоэкономического и образовательного уровня.

Насколько же специфична эта штука?

У статистика бы годы ушли на то, чтобы рассортировать эту информацию и найти закономерность.

Я доводил себя до психоза этими бесконечными рассуждениями, пытаясь выяснить, кто я и что я.

Я оглядел свою квартиру и причудливую обстановку, которую мое влияние смогло как-то сделать обыденной. У меня возникла идея, и я пошел в кухню и в ящике со старым хламом раскопал автомобильную карту Лос-Анджелеса. Развернув ее, я нашел Музей искусств графства Лос-Анджелес.

На улице перед моим домом стоял припаркованный автомобиль – «додж-дарт». Я было не обратил на него внимания, но когда он поехал за мной к улице... потом по Колледж-авеню, по хайвею Империал и на фривей, я стал слегка нервничать. Хотя понимал, что это скорее всего ничего не значит. Просто я фильмов насмотрелся. Или от одинокой жизни могла развиться мания преследования. Но я все равно видел, что эта машина от меня не отстает: меняет ряд, когда я меняю ряд, прибавляет скорость, когда я прибавляю, тормозит, когда я торможу. Ни у кого не было никаких причин за мной следить – это вообще смехотворная идея, – но все равно мне было не по себе и чуть страшновато.